№ 1. Сообщение министру юстиции от товарища прокурора уфимского окружного суда Стерлитамакского участка В. А. Дьяченко. 22 марта 1903 г.

В дополнение к секретному сообщению моему от 14 сего марта за № 130, доношу Вашему Превосходительству … мной установлено следующее: 11 марта рабочие, участвовавшие ранее в переговорах с заводской администрацией по поводу выдачи новых расчётных книжек, заявили, что 12 марта с утра они не пойдут работать и не пустят туда тех рабочих, которые захотели бы работать. В виду этого ночью на 12-е марта исправником с разрешения губернатора в завод была введена рота солдат Мокшанского батальона.

Утром 12 марта рабочие толпились около проходной и требовали председателя (два слова неясны – сост.), а когда тот пришёл, потребовали от него, чтобы он послал телеграмму на Высочайшее имя или на имя министра земледелия по поводу их ходатайств, при этом рабочими было произнесено много ругательств по адресу заводоуправления и полиции, затем толпа постепенно перешла на заводскую площадь, а оттуда к квартире жандармского ротмистра Долгова, в толпе были женщины и подростки. Вызвав из квартиры ротмистра, толпа стала требовать от него объяснения о причине ареста рабочих Филимошкина и Симонова, заключённых уже в то время в тюрьму в порядке охраны по подозрению в подстрекательстве толпы к неисполнению требований заводоуправления; в это время к квартире ротмистра для охраны последнего от возможного насилия со стороны толпы прибыл взвод солдат. На требование помощника исправника и командующего взводом офицера освободить тротуар против дома ротмистра, толпа отвечала бранными словами и насмешками и только лишь нижними чинами по команде офицера была отодвинута шага на два (и)ли три от крыльца, затем вновь приблизилась к крыльцу; не помогло ничего и прибытие второго взвода; когда вышел на крыльцо ротмистр Долгов, рабочие потребовали от него освобождения Филимошкина и Симонова, а также и ранее арестованного рабочего Курочкина. По адресу Долгова и других должностных лиц, слышны были постоянно ругань и брань. В особенности взволновалась толпа и с криком «берите их, бей», двинулась к ротмистру в то время когда появилась жена арестованного Филимошкина с двумя другими женщинами и бросила к ногам солдат детей с причитанием: «коли взяли его, берите и детей».

Несмотря на просьбы ротмистра успокоиться и подождать приезда губернатора, толпа настоятельно требовала немедленного освобождения арестованных. В тот же день после полудня рабочие в количестве более 1000 человек собрались около квартиры исправника и также требовали освобождения арестованных, причём в исправника бросали комья снега, льду, палки, кирпичи, хватали его за фалды, очевидно с целью стащить с крыльца в толпу, кричали «бери его, кишки ему выпустим», «кровь из нас пьёт», «его бы посадить» и т. п. Напирала толпа и на войска, охранявшие квартиру исправника, пыталась вырвать из рук солдат ружья, некоторые из толпы хватались за штыки и согнули при этом один штык. По временам слышался озлобленный рёв толпы с требованием отпустить арестованных, а на предупреждение о том, что в них будут стрелять, отвечали «не имеете права». Слышен был в толпе призыв рабочих надвигаться на войско, прочистить себе дорогу и идти в тюрьму освобождать арестованных; уже под вечер, когда исправник незаметно для толпы ушёл с крыльца и через задний двор уехал на вокзал встречать губернатора, а рота солдат отправилась в арсенал, рабочие сначала хотели идти в тюрьму, но затем, переменив своё намерение и по-видимому поверив что губернатор действительно скоро должен приехать, отправились на площадь.

Выйдя на Алексеевскую улицу, помощник исправника услышал в толпе оставшихся в Полицейском проулке рабочих волнение и шум и видел как они плотно сжались. Бывшие с помощником исправника городовые высказали предположение, что не бьют ли кого из чинов полиции. И действительно спустя несколько минут к помощнику исправника подошёл бледный и растерявшийся полицейский надзиратель Коноплёв и сказал, что его чуть не разорвали, смяли в толпе, пинали ногами и что он только благодаря заступничеству знакомых рабочих отделался лишь побоями.

С приездом губернатора вся толпа, бывшая на площади, направилась с криком к дому горного начальника и требовала, чтобы губернатор немедленно явился к толпе для принятия жалобы; тогда толпе было передано приказание губернатора чтобы она разошлась и чтобы рабочие выбрали из своей среды депутатов для переговоров, но рабочие отказались от исполнения этих приказаний, требуя вызова губернатора и освобождения арестованных, причём напирали на дверь, охраняемую уже в то время также солдатами. Толпа долго ещё не расходилась и после того как губернатор вышел, принял прошение и сказал, что утром рассмотрит просьбы и что можно сделает.

13 марта толпа, несравненно большая чем в предыдущий день, собралась перед домом горного начальника. Слышны были в толпе ругань и насмешки, и угрозы, и настойчивые требования освобождения арестованных. Губернатор неоднократно выходил к толпе, уговаривал рабочих разойтись, начать работу и ждать разрешения их просьб, но рабочие не слушались. Они кричали, что разойдутся тогда, когда отпустят Филимошкина и Симонова. Вместе с тем некоторые негромко выкрикивали из толпы что они «добились уже одного, и добьются ещё своего», тогда я и жандармский полковник вышли на крыльцо, чтобы отправиться в тюрьму для допроса Филимошкина и Симонова и освобождения их, если бы это окажется возможным, но сначала толпа не позволяла кучеру подъехать к крыльцу и раздавались крики «иди пешком», а затем по совету некоторых рабочих, позволила кучеру подъехать к крыльцу и дала возможным мне и полковнику сесть в сани; когда же заметила что на козлы садится жандармский унтер-офицер; то стала кричать: «не надо больше, чем больше Вас поедет, тем дольше будете нас держать здесь». Некоторые кричали: «не пустим, поезжай двое, а то лучше с нами пешком, дорога сухая» и моментально несколько человек схватились за оглобли.

К губернатору и мне обращались грубо, сыпались угрозы «давай его сюда». В один из выходов к толпе губернатора, он спустился к толпе со ступенек крыльца, и, очутившись перед подростками, просил кого-либо из взрослых подойти к нему ещё потолковать, но из толпы раздались грубые крики: «слетишь отсюда». Губернатор, заметив в толпе на расстоянии нескольких шагов от него рабочего с рыжей бородой, кричавшего что-то, сказал: «ты хочешь со мной говорить, подойди сюда», но тот остался на месте. Тогда губернатор со словами «ну если ты не хочешь ко мне подойти, так я к тебе пойду», сделал по направлению к нему несколько шагов. Толпа впереди расступилась, но затем быстро за губернатором (сомкнулась – сост.), напирая на него и, видимо, выжидала лишь сигнала к нападению. Городовые, жандармский унтер-офицер и помощник исправника немного раздвинули толпу сзади губернатора, и он выбрался из неё. В это время толпа продолжала держать себя грубо, слышались крики, «не верим, обманываешь нас, отпусти арестованных, тогда разойдёмся».

Все бывшие в доме горного начальника должностные лица неоднократно выходили к толпе и просили её разойтись, предупреждая что в противном случае будут стрелять. Но в ответ на это лишь слышались крики: «не имеешь права, врёшь», а вслед за тем брань и угрозы. Последнее предупреждение губернатор делал у самых дверей дома и адъютант Великопольский дал сигнал батальонному командиру о необходимости действовать оружием, с порога дверей, так как толпа уже подошла вплотную к дому.

После третьего сигнала толпа быстро бросилась к двери и стала пытаться отворить дверь, но так как дверь не поддавалась, то стали бить стёкла и ломать медную решётку в дверях, причём слышался крик «всё равно умирать». Прежде чем был сделан залп солдатами, стоявшими около колокольни собора, из толпы раздался выстрел, который хорошо слышал местный исправник, бывший же в сенях дома горн. начальника жандармский солдат Изергин заметил блеск огня по направлению к дверям и в то же время почувствовал ожог правого глаза. В тоже время был контужен в руку и помощник исправника. Перед залпами слышал треск, похожий на выстрел, и видел дымку также и батальонный командир полковник Побыванец, стоявший с солдатами около колокольни.

После первого залпа, сделанного ротой по направлению ко входу в дом горного начальника, почти вся толпа легла, но тотчас же поднялась, стала кричать и грозить кулаками солдатам, причём по удостоверению подпоручика Лабецкого, был ясно слышен треск выстрелов, после чего был дан второй залп и толпа побежала разбившись на четыре кучки, причём одна кучка остановилась с правой стороны входа в дом горного начальника, другая около ворот, третья на углу площади и четвёртая на углу через улицу. Чтобы очистить площадь и заставить разойтись, был дан третий залп, после которого все разбежались в разные стороны.

Толпа, несомненно, была вооружена и в то время, когда она находилась около дома горного начальника, так как в руках у некоторых из рабочих подпоручик Лабецкий видел ножи и кинжалы.

В настоящее время показаниями свидетелей уже установлена виновность более тридцати лиц, принимавших деятельное участие в беспорядках. По тщательной оценке улик собранных следствием, многие из этих лиц, а может быть и все будут привлечены к следствию в качестве обвиняемых в преступлении, предусмотренном 263 ст. Улож. о наказ.

Донося об изложенном, имею честь доложить Вашему Превосходительству, что следствие ведётся весьма энергично и я полагаю, что в течение месяца оно будет закончено.

Копия сего вместе с сим представлена Его Высокопревосходительству господину министру юстиции.

Центральный государственный исторический архив Республики Башкортостан (ЦГИА РБ). Ф. И-333. Оп. 2. Д. 1. Л. 3 – 6. Подлинник, правленая рукопись.

№ 2. Сообщение полковника П. В. Шатова [10] о событиях в Златоусте. 16 марта 1903 г. Секретно.

12-го сего марта, около 7-ми часов вечера, я, губернатор и прокурор окружного суда прибыли в гор. Златоуст, в виду происходящих здесь рабочих беспорядков. При встрече на вокзале и. д. помощника моего ротмистр Долгов доложил: что большая часть рабочих Златоустовского завода забастовала, что сегодня происходят беспорядки, что около 10 ч. утра толпа свыше 1000 человек осаждала его квартиру, настойчиво требуя освобождения арестованных рабочих – Симонова, Филимошкина, Курочкина и какого-то в действительности не находящегося под стражей Тютева; что с 4-х часов пополудни той-же толпой по настоящее время осаждается квартира исправника. Эти беспорядки были подтверждены мне встретившимся по дороге в гор. Златоуст исправником. Как ротмистр Долгов, так и исправник, видимо, под впечатлением крайне тревожного дня и угроз освирепевшей, — по словам ротмистра Долгова толпы, — находились в нервно-возбуждённом состоянии. Подъезжая к городу, слышны были крики и шум, по-видимому, массы народа; при въезде на Арсенальную площадь, я увидел, что к дому горного начальника с криком и свистом действительно бежит толпа народу, а когда сани, в которых сидел я, прокурор, ротмистр Долгов и жандармский вахмистр Титов, выехали из-за собора, направляясь к подъезду дома горного начальника, то были встречены теми же криками, свистками толпы, причём многие бежали вслед за санями вплоть до подъезда. Тут оказалось, что дом горного начальника осаждается толпой настолько, что затруднительно было подъехать к крыльцу и выйти из саней. Тот час по нашем приезде, в наружную дверь дома стали раздаваться звонки и стуки, а толпа неистово что-то орала, почему губернатор предложил исправнику выйти в наружу и узнать, в чём дело; исправник доложил, что требуют губернатора. Вновь через исправника было объявлено, что губернатор со всей толпой говорить не может, чтобы были выбраны депутаты, которые явились бы утром, а чтобы теперь все, за поздним временем, шли бы по домам. Шум и крики усиливались, толпа не расходилась. Возвратясь, исправник доложил, что толпа разойтись не желает, а настаивает видеть губернатора. Пришлось Его Превосходительству выйти к толпе, я вместе с другими сопровождал его. Наружная дверь охранялась помощником исправника, несколькими полицейскими надзирателями и двумя жандармами – вахмистром Титовым и унтер-офицером Изергиным, причём все они, видимо, с трудом сдерживали натиск толпы на дверь. При выходе губернатора, он был встречен тем же шумом и галдение толпы с трудом было несколько остановлено. Его Превосходительство объявил, что говорить с толпой не может, высказав при этом, что он не желает видеть в них бунтовщиков, просьбы их выслушает завтра от депутатов, которых они выберут, если они сейчас разойдутся по домам, а утром выйдут на завод работать. Всё это было встречено криком, что говорить хотят все, сейчас, тут же слышны были требования об освобождении арестованных, кричали и о расчётных книжках и что-то ещё, — вообще безобразия со стороны толпы переходили границы. Губернатору удалось ещё высказать надежду на их благоразумие и предложил разойтись по домам, в виду позднего времени. За губернатором с трудом затворили двери, так как передовые наровились ворваться в переднюю.

На новые требования губернатора вышел исправник, которому кричали, что желают подать губернатору прошение, требуют освобождения арестованных, без чего не разойдутся. Его превосходительство вынужден был выйти на крыльцо, тут всунуто было прошение, а в переднюю толпа втолкнула 2-х баб с грудными младенцами и двух рабочих. Губернатор сказал им, что рассмотрит прошение и просил снова толпу разойтись. Бабы оказались – одна жена арестованного Филимошкина, а другая – не знаю кто. Как бабы, так и двое вошедших рабочих первым долгом заявили, чтобы освободили арестованных, что толпа требует этого и без этого не разойдётся и рабочие не выйдут на завод. На все увещания и доводы губернатора, мои, прокурора и других лиц, эти ходатаи, бабы с рёвом и плачем и всевозможными причитаниями, твердили одно и тоже. Я говорил им, что разберём дело, если возможно – освободим; вообще старался их успокоить и чтобы толпа разошлась. С большим трудом пришлось выпроводить их из прихожей и, выйдя, одна из женщин обратилась к толпе, говоря – «что разберут и просят разойтись». В ответ раздались снова неистовые крики – «освободить», — «не разойдёмся». Положение становилось в высшей степени серьёзным, и Его Превосходительство вынужден был потребовать воинской охраны дома, для чего была вытребована из Арсенала дежурная рота Мокшанского резервного батальона. Это было, кажется, около 12 час. ночи. Толпа расходилась и бушевала с теми же требованиями. В это время к горному начальнику пришёл его помощник горный инженер Жиголковский, которого, между прочим, толпа пропустила беспрепятственно. Тут, спустя некоторое время, он вызвался поговорить с толпой, а я и кто-то ещё поддержали его в этом, я, зная, что ему по его службе приходится часто иметь дело с рабочими и может быть они его послушаются. Жиголковский вышел и, по его словам, уговорил толпу разойтись, одновременно с этим, как говорят, пришла из Арсенала рота. Только этим путём положен был предел безобразиям и осаде дома горного начальника, продолжавшимся сряду несколько часов. Вынужденные ходом дел, все мы остались переночевать под караулом взвода солдат в квартире горного начальника, в ограждении себя от возможного насилия со стороны разбушевавшихся рабочих.

Утро 13-го марта не предвещало, конечно, ничего хорошего. Я с прокурором встал в 6 ч. утра и из окна видел толпу рабочих собравшихся у завода, которая росла всё более и более. В 9 часов утра вся толпа числом тысячи 1 – 2 двинулась к дому горного начальника и тут, надвинувши к крыльцу, остановилась. Послышался крик, шум и по-прежнему стук и звонки в дверь. Немного погодя вышел губернатор вместе со мною, прокурором, горным начальником, ротмистром Долговым, товарищем прокурора Дьяченко, исправником и другими. Губернатор обратился к толпе со словами увещания, старался разъяснить, что вопрос о расчётных книжках передан на разрешение министра земледелия, что же касается арестованных, то дело о них будет рассмотрено, и просил рабочих разойтись по цехам на работы, вспомнить о семьях и необходимости заработка, в виду предстоящих праздников. Все увещания губернатора остались тщетными. Я тоже обращался к рабочим, они требовали освобождения арестованных; я говорил, что будет рассмотрено дело и может быть будут освобождены, на что получил окрики: — «когда вы там освободите», требовали немедленно выпустить, объясняя, что они будто бы их депутаты; тут же метались крики о книжках, о земле и проч., но в общем толпа галдела об освобождении. Некоторые выслушивали меня спокойно, видимо, соглашаясь, но в конце-концов под настойчивым влиянием массы присоединялись к тем-же требованиям. Со стороны прокурора и других лиц сделаны были неоднократно попытки успокоить толпу, разъяснить предлагаемые ими вопросы, но толпа волновалась всё более и слышались угрозы. Но ничего нельзя было сделать, и я с другими принуждены были войти в дом. Я выходил к толпе несколько раз, убеждал, но не мог добиться… (не ясно – сост.) толпа надвигалась к крыльцу и вообще всё приняло угрожающий характер. Тут прокурор окружного суда предложил мне поехать с ним в тюрьму для допроса арестованных, надеясь, что это произведёт благоприятное впечатление на рабочих. Когда были поданы лошади, то прокурор вышел и объявил, что он и я едем сейчас в тюрьму опрашивать арестованных, но на это последовали крики, чтобы арестованных доставили сюда из тюрьмы и рабочие не допустили лошадь к подъезду. Прокурор объяснил, что подобное требование не может быть исполнено, и согласившаяся с этим часть рабочих провела лошадь к подъезду. Когда же я с прокурором вышел и хотел сесть, толпа закричала: «зачем ехать, ступай пешком»; я всё-таки сел в сани, приказал вахмистру Титову сесть на козлы, прокурор же не успел ещё сесть, как раздалось новое требование – «ехать только двоим», которое сопровождалось неистовым рёвом и глумлением. Лишённый насилием этим исполнить служебную обязанность, я вошёл в дом, а прокурор обратился снова к толпе, стараясь успокоить и вразумить разбушевавшуюся толпу в неуместности их требований. Затем толпа перешла границы в своих безобразиях, плотно сомкнулась, надвинулась на дверь, впереди очутились те же вчерашние бабы с грудными детьми и ещё какие-то и стали неистовствовать – ломились в дверь и угрожающе кричали. Положение становилось критическим.

Губернатор принуждён был вновь выйти к толпе с увещеваниями, пройти от крыльца уже не было возможности, я остался у дверей. При появлении губернатора все заревели, его слова не оказывали действия, он был со всех сторон окружён рассвирепевшими рабочими и только благодаря немедленному содействию помощ. исправника, 2-х жандармов и полицейских, губернатору удалось отойти к дверям дома. Оставалось только предупредить, что если толпа тотчас же не разойдётся, то будет приказано войскам стрелять, о чём губернатор громко неоднократно и объявил, прося немедленно разойтись. Толпа ещё больше сплотилась и надвигалась с угрозами и требованиями. Губернатор приказал подпоручику Великопольскому дать знак войскам, причём крикнул, что это сигнал для стрельбы и что сейчас будет дан второй, а затем и третий, если толпа сейчас же не разойдётся. В это же время, стоявший рядом с губернатором прокурор, объявил о том же и просил толпу скорее уйти. Настроение толпы, крики, угрозы и брань из неё, достигло невероятного предела, почему был дан второй знак, причём губернатор снова крикнул разойтись, но, видя уже полную невозможность избегнуть насилия со стороны толпы, приказал дать войскам третий – для открытия стрельбы. Губернатора едва успели втянуть в переднюю и захлопнуть двери перед хлынувшей массой передних рабочих, намеревавшихся ворваться в дом. Тут раздался залп и вместе с этим открыл огонь и взвод внутреннего караула, который по приказанию караульного офицера стрелял в верх входных дверей. Толпа бросилась бежать, разбивая стёкла окон нижнего этажа дома горного начальника. Стоявший у дверей жандармский унтер-офицер Изергин легко ранен в висок около глаза, а помощник исправника – в палец руки, видимо, револьверными выстрелами, произведёнными из толпы.

ЦГИА РБ. Ф. И-187. Оп. 1. Д. 65. Л. 37 – 39. Подлинник, рукопись, черновик.

Послесловие

В мае 1903 года вся Россия была потрясена ужасной трагедией в небольшом уральском городе Златоусте (Уфимская губерния). На сравнительно небольшой площади с расстояния в 150 шагов две роты солдат расстреляли толпу рабочих и сбежавшихся зевак. Сразу были убиты 28 человек, умерли от ран – 17, всего погибших 45 человек. Кроме того, тяжело раненых – 41, легко – 19 и незначительно пострадавших (на конец марта) – 23 человека.

Златоустовская бойня стала одним из признаков надвигавшейся первой российской революции. Пресса, особенно левая, использовала эту трагедию в развязывании очередной антиправительственной компании. Затем в советской литературе на долгие десятилетия расстрел рабочих в Златоусте стал неотъемлемым свидетельством преступлений царского режима. Показания двух непосредственных участников и очевидцев драмы, написанные сразу, по горячим следам, когда ещё не остыли эмоции, позволяют увидеть немало новых моментов.

Начавшаяся 10 марта 1903 г. по второстепенному поводу, из-за введения новых расчётных книжек, которые совершенно спокойно приняли в соседнем Саткинском казённом заводе, да и в самом Златоусте их получили 300 человек, забастовка на одном из крупнейших на Южном Урале оборонном Златоустовском заводе, принадлежавшем казне, где положение рабочих было более стабильным и благополучным, моментально перерастает почти в классический русский бунт. Город на несколько суток фактически оказывается в руках рабочих. Толпа осаждает квартиры руководителей правоохранительных органов, городок маленький, всё рядом, всем про всех известно.

В прошении, поздно вечером 12 марта переданном уфимскому губернатору, так формулируется основная причина рабочего недовольства: «…имеем честь покорнейше просить Ваше Превосходительство отменить принудительное к нам условие по новому праву, оставить в силе обнародованный закон для горнозаводских мастеровых, 19 февраля 1861 года императором Александром II, на основании которого нами и было заключено с заводоуправлением условие». Как столетиями раньше слухи про чудесно спасшегося царя вызывали брожение в крестьянстве целых губерний, так и тут домыслы чуть ли не о возврате крепостного права стали зародышем волнений. Вообще, читая о бушевавших в Златоусте 12 – 13 марта 1903 г. страстях перед крыльцом дома горного начальника, вспоминаешь сцены из Московской Руси далёкого XVII в., когда так же у красного крыльца в Кремле бунташные стрельцы требовали выдать им на расправу каких-нибудь Милославских. Та же неуправляемая стихия толпы, истеричные «бабы» и радостно-возбуждённые подростки в первых рядах, такая же непоколебимая уверенность в правоте народного, мирского дела. На неоднократные угрозы властей применить оружие златоустовская «толпа» убеждённо отвечала – «врёшь, не имеешь права». Поднять руку на «святой» народ никто не может! Хватать начальников за грудки, бить «ментов»–полицейских — пожалуйста, но стрелять в «обчество» нельзя.

Златоустовская трагедия 1903 г. – это прямая «репетиция» 9 января 1905 г., «кровавого воскресения», события в Санкт-Петербурге развивались почти по аналогичному сценарию. Можно гипотетически представить, как повели бы себя о. Гапон с многотысячными толпами рабочих, окажись они лицом к лицу с царём или его министрами.

Конечно, значительную роль сыграла специфика горнозаводского региона. В замкнутых, достаточно изолированных мирах посёлков при крупных заводах в горах Южного Урала, где производственное и общественное неразрывно связано, сохранялись глубоко укоренившиеся патриархальные отношения рабочих и администрации.

С другой стороны, обращает внимание полное бессилие власти, государственного аппарата укротить народную стихию. Восстановим хронометраж событий. Вечер 12 марта. В Златоуст наконец-то прибывает губернатор Н. М. Богданович почти со всем высшим руководством губернии (прокурор, начальник жандармского управления). Местная власть парализована, спасает свои дома и семьи, сам горный начальник А. А. Зеленцов – руководитель огромного завода, сидит взаперти и никакого участия в событиях не принимает. Но уфимские начальники сразу оказываются в точно такой же осаде. С 7 до 12 часов вечера толпа ревёт у дома горного начальника. А власть непрерывно сдаёт позиции, идёт на уступки. Заявленная сначала твёрдость – «со всей толпой говорить» губернатор не может – быстро испаряется. Скоро Богданович вынужден выйти «на поклон» к народу, уговаривает и уговаривает с крыльца, берёт прошение, обещает разобраться. Более того, толпа фактически уже ворвалась в дом горного начальника и вся высшая власть губернии не в очень обширной передней (автор посетил место событий – сост.) лицезреет ревущих и причитающих баб с грудными детьми.

С трудом, с помощью инженера Жиголковского, почти в полночь избавившись от толпы, может просто захотевшей поспать, измученная элита в тесноте, явно они все (от губернатора до вахмистра Титова) не собирались ночевать в одном доме, кое-как отдыхает перед решающими событиями. 12-го марта чудом удалось избежать катастрофы. Помогла случайность. Губернатор опоздал в Златоуст на 6 часов из-за схода с рельс встречного поезда. Если бы он прибыл, как планировалось, в полдень, «стояние» у крыльца завершилось либо штурмом дома горного начальника, либо пришлось стрелять.

13 марта. Что же подготовили за ночь Н. М. Богданович с окружением? Вызвали войска, но поставили их не перед домом горного начальника, а в стороне, в 150 шагах. И солдаты с офицерами часами стояли и смотрели, как первые лица губернии по очереди выбегали к ревущей толпе.

С 6 утра у завода напротив через площадь от дома горного начальника, стала собираться толпа, которая, конечно, никаких депутатов не выбрала. С 9 до примерно 11 – 12 часов на крыльце продолжается «комедия» уговоров. Причём власть опять непрерывно сдаёт позиции, и все это ясно чувствуют. По очереди губернатор, прокурор, жандармский полковник, полицейские, как школьники, выходят к народу, который и слушать их не желает. Впереди подростки и взвинченные женщины, сзади несётся ругань, жаль жандарм не осмелился её записать, узнали бы народный фольклор. Наконец, Н. М. Богданович отважно кидается в гущу народа, присмотрев какого-то рыжего рабочего, не с пацанами же дискутировать, но перепуганная челядь успевает вытащить шефа из народных объятий. Уже де-факто обещают освободить арестованных, но в ответ полная анархия, что показала неудачная попытка съездить в тюрьму.

Последние минуты проходили на грани истерики. Губернатор с прокурором орут в толпу – будем стрелять, адъютант Великопольский машет (скорее всего белым платком, чтобы смогли разглядеть в этой кутерьме, голосом не докричишься) заранее установленный сигнал, наблюдавшим эту безумную сцену офицерам Мокшанского полка. Причём, договорились о трёх сигналах, как в театре! Полковник Шатов, охранявший первую персону, со своими жандармами едва успевает втянуть Богдановича «в переднюю и захлопнуть дверь». Толпа бросается на штурм, бьют окна, ломают медную решётку. Зачем? Захват и разрушение сакрального символа ненавистной власти, как Бастилии, как в 1917 – 1918 гг. заполыхают со всем добром помещичьи усадьбы?

Проходит минута – другая. По уставу горнист подаёт (с небольшими интервалами) три сигнала рожком и полковник Побыванец почти в спину толпе кричит через площадь – разойдись, стреляем, звучат команды, солдаты вскидывают винтовки … сейчас польётся кровь.

В последние годы в отечественной историографии получает распространение анализ революционных потрясений начала ХХ в. как некоего психического срыва в массовом сознании. Изучая первоисточники, нельзя не признать огромную роль иррациональной, бессознательной мотивации в исторических процессах.

Всю ответственность за беспомощность власти, неумение справиться со стихией толпы и последовавшие жертвы, без сомнения, несёт уфимский губернатор. Хотя, с другой стороны, российской государственной машине ещё предстояло научиться бороться с митингами и забастовками, революционными восстаниями и терактами. Тогда же, в 1903 г. опыта не было и нелепые, наивные действия правительственных чиновников только усугубляли ситуацию. К сожалению, испить до дна горькую чашу выпало одной из самых умных и неординарных личностей среди уфимских губернаторов – Николаю Модестовичу Богдановичу (1896 – 1903 гг.).

Правление этого либерального руководителя оставило заметный след в местной истории. Н. М. Богданович активно поддержал земство в развитии научных изысканий, именно при нём была основана земская статистика, организованы беспрецедентные по масштабу исследования, началась публикация многотомных «Сборников статистических сведений по Уфимской губернии», обзоров и другой литературы, теперь ценнейшего исторического источника. Образцовый порядок царил в делопроизводстве, до сих пор архивные (в Уфе) материалы по 1903 г. поражают своей информационной насыщенностью, полнотой, отличной сохранностью.

В 1910 г. на службу в Стерлитамакский уезд поступил писатель и библиограф С. Р. Минцлов, написавший интересные воспоминания. «Богданович в общем, здесь в губернии оставил после себя добрую память: почти все хвалят его и говорят, что он был умный и дельный человек» – подводил итог наблюдениям литератор.

Из опубликованных выше документов встаёт образ губернатора до последней возможности, часами пытавшегося успокоить, уговорить разгорячённую толпу, наивно не пожелавшего отгородиться штыками от народа. Он специально поставил солдат в 150 шагах в стороне от дома горного начальника, чтобы, в крайнем случае, было меньше жертв. И как символично, что именно этот умный, либеральный интеллигент не смог удержать ситуацию под контролем, фактически довёл её до критической точки, закончившейся ужасным кровопролитием.

Дальнейшие поступки Н. М. Богдановича дополняют нарисованный облик. Он не покидает Златоуст, организует на месте немедленную медицинскую помощь всем раненым, их отправляют в земскую и горнозаводскую больницы, по телеграфу вызывает из Уфы дополнительный медицинский персонал и бельё со складов Красного Креста. А в городе воцаряется порядок. 14 марта с первой смены возобновляется работа на заводе, 15-го без всяких эксцессов проходят похороны погибших. 17-го марта Богданович выпускает специальное обращение к горожанам, где подробно рассказывается о трагических событиях, точно указывается число жертв, причины и т. д., лишь 18-го губернатор отбывает в Уфу, где 20-го в единственной местной газете на первой странице (!) публикуется подробнейшее описание ужасной драмы. Даже для нашего времени поражает та степень откровенности, честности, гласности – как сказали бы сейчас, с которой на суд самой широкой общественности, на всю страну губернатор Н. М. Богданович вынес собственные ошибки и преступления. Зачем? Видимо, как всякий честный русский интеллигент он был обречён совершать нелогичные, в ущерб своим личным интересам, но, с нравственных позиций, неизбежные поступки. Враг не смог бы сделать больше для дискредитации власти и лично уфимского губернатора.

Н. М. Богданович сам подписал себе смертный приговор. На всю Россию в официальной газете, немалым тиражом была опубликована компрометирующая информация, которую моментально растиражировали. Страна содрогнулась от ужаса, леворадикальное подполье торжествовало. Кучка уфимских эсеров решает убрать губернатора. 6 мая 1903 г. после обеда без всякой охраны Н. М. Богданович, как всегда, идёт в Ушаковский парк прогуляться… под пули убийцы.

Несоответствие реального облика губернатора – умного, либерального, смелого человека, и приклеенного ярлыка кровавого сатрапа самодержавия породило в местной (уфимской) интеллигентской среде легенду, которую автору доводилось слышать от краеведов ещё в коммунистические времена, что Н. М. Богданович якобы случайно дал сигнал (взмахнул платком) войскам  стрелять. Этот оправдывающий слух родился видимо сразу после событий и был зафиксирован упомянутым писателем С. Р. Минцловым. Рядовой заводской священник рассказывал ему в декабре 1910 г., «что Богданович не виноват в том расстреле рабочих, который имел место в Златоусте и за который он впоследствии был убит. Дело происходило, по его словам, так: с войсками было условлено, что если губернатор махнёт платком – они должны будут открыть огонь; Богданович говорил с рабочими, но затем и не думал подавать условного знака, его сделал – по ошибке или нарочно – жандармский офицер, стоявший за спиной губернатора». Из публикуемых документов, однако, видно, что Н. М. Богданович с окружением заранее предусмотрели возможность применения оружия и договорились о сигналах. Опытный администратор не боялся брать на себя ответственность при жизни и не нуждается в спасительных романтических мифах.

Прошло немного более года и в июне 1904 г. Златоуст посетил император Николай II, отсюда войска уходили на русско-японскую войну. Всё прошло спокойно.

Источник: https://uraloved.ru/istoriya/zlatoustovskaya-tragediya