МАНОВЦЕВ А.А.
Версия Юровского заново получила официальное утверждение
Издание вышло в срок…
В начале октября с.г. Следственный Комитет выпустил — в электронном виде — первый том трехтомного издания «Преступление века». Тем самым было положено начало выполнению давнего обещания «издать материалы следствия» по делу об убийстве Царской семьи для всех, кто желает с ними ознакомиться… Но когда! За полтора лишь месяца до предполагавшегося Архиерейского Собора и в роскошном оформлении — а это значит, в таком оформлении, которое подводит итог и уже исключает дискуссию. Так обещание широких обсуждений осталось забытым, как бы не бывшим. Причина понятна: обсуждения нежелательны. Но теперь, при перенесении Собора на конец мая, они, к счастью, становятся неизбежными.
Принципиальный отказ от критичности
Одна из характерных особенностей издания (у нас будет речь лишь о первом томе) — обилие привлекаемых для публикации материалов. Читатель должен оказаться под впечатлением. Если столько подтверждающих друг друга свидетельств (в тексте, например, постоянно встречаются повторения одних и тех же фактов, подаваемых по-разному), если проделана такая огромная работа, можно ли ей не доверять? Таков расчет на рядового, стороннего обсуждаемой теме, человека. Однако, при внимательном подходе, выявляются серьезнейшие изъяны как в использовании источников, так и в подаче материала. В статье историка Марка Князева «Говорить о завершении исторической экспертизы цареубийства пока преждевременно» показано, что заявленные в предисловии к трехтомнику декларации обстоятельности и научной безупречности проведенной работы остаются только декларациями: претензии могут быть предъявлены по многим пунктам. В частности, М. Князев отмечает, что «составители игнорируют важные свидетельства, противоречащие позиции Следственного Комитета».
Нас интересует вопрос исторического обоснования признанной версии. Оно как бы и дано в первом томе (мы будем ссылаться на него как на ИЗ, подразумевая «историческое заключение СК по делу об убийстве Царской семьи»), но с принципиальным отказом от критичности. Заново, как и в 1990-е годы, за основу взята т.н. «Записка Юровского», без каких-либо обсуждений и оговорок. Без указания, в частности, что «Записка» существует в разных вариантах и основным для изложения является такой-то. Даже то, что существует исходный, рукописный вариант «Записки», написанный рукой другого человека, оставлено без внимания, будто авторству Юровского и достоверности документа это отнюдь не мешает. Поражает безоговорочное доверие к цареубийце: если имеются различные, не согласующиеся друг с другом описания какого-либо факта, принимается описание Юровского, а другие варианты попросту игнорируются. Поражает невнимательность следствия к заведомой лжи Юровского или к абсурдным положениям «Записки».
О невозможности считать ее документом, заслуживающим доверие, говорили еще в 1990-е годы Ю.А. Буранов, Н.Г. Росс, С.А. Беляев, В.В. Алексеев. Подробный анализ «Записки» в этом плане проведен в моей работе «Несостоятельность «Записки Юровского» как исторического документа» — см. «Екатеринбургские останки». Независимые исследования. Сборник статей (СПб, «Свет», 2018). Настоящая статья, с уточнением отдельных важных моментов, повторяет основные положения указанной работы, что объясняется требованиями теперешней ситуации. Укажем, какие имеются версии «Записки»:
- Рукописная и почти совпадающая с ней машинописная. Их относят к 1920 году; этому тексту следуют официальные заключения 1998 года, этот текст положен в основу первого тома издания СК «Преступление века».
- Воспоминания Юровского 1922 года. В издании «Преступление века» используется текст под названием «Последний царь нашел свое место».
- Стенограмма беседы Юровского со старыми большевиками Свердловска в начале февраля 1934 года. В издании СК говорится о «подлиннике стенограммы беседы Юровского со старыми большевиками». Казалось бы, такое обозначение предполагает разъяснение насчет разных вариантов стенограммы, подлинного и неподлинного. Но в ИЗ никакого разъяснения нет, как нет и никакого сравнительного анализа источников.
Нужно сказать, что обстоятельное исследование «Записки Юровского» было проведено А.К. Голицыным. В дополнение к написанной им книге «Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской семьи» (М. 2012, 2013) Андрей Кириллович написал работу «Великая фальшивка нашего времени», посвященную «Записке» и не опубликованную. С его любезного разрешения, я существенно использовал труд А.К. Голицына.
Прежде всего мы должны коснуться проблемы авторства.
К вопросу об авторстве «Записки Юровского»
Наличие рукописного текста, созданного (как показано графологической экспертизой) большевистским историком М.Н. Покровским, вроде бы решает вопрос об авторстве. Покойный д.и.н. профессор Буранов, крупнейший советский и российский архивист, нашедший в 1992 г. рукопись «Записки», считал ее автором Покровского. Однако нельзя не учитывать, что Юровский признавал текст «Записки» как имеющий к нему отношение. К примеру, некоторые правки в машинописном варианте сделаны рукой Покровского, некоторые — рукою Юровского. В 1990-е годы В.Н. Соловьев высказывал убеждение, будто Юровский «продиктовал» «Записку» Покровскому. Убеждение несуразное: слишком высокий ранг был у Покровского (заместитель наркома просвещения, член ВЦИК). Историк Марк Князев дал иное объяснение: «…есть основания полагать, что рукопись представляет собой черновую расшифровку стенографической записи разговора Юровского и Покровского: этим можно объяснить и повествование в 3-м лице («комендант сказал» и т.п.), и обилие сокращений в тексте («ком.» — комендант, «д-р» — доктор, «Р-вы» — Романовы). Более того, в рукописи, особенно на последних листах, где повествуется о сокрытии останков, имеется большое количество надстрочных вставок отдельных слов, словосочетаний и даже кратких предложений. На наш взгляд, это как раз свидетельство «живого», спонтанного, не подготовленного заранее рассказа, который затем М. Н. Покровский пытался упорядочить». (Князев М. А. «Записка» Я.М. Юровского (1920 г.) о гибели Николая II и его семьи: историографические и источниковедческие аспекты изучения [в печати]).
Тут нельзя не заметить, что указанная историком особенность рукописного текста может говорить совсем о другом — о литературном творчестве Покровского: тогда-то и вставки. Затруднительно представить возникновение их в реальном живом разговоре. В своем месте мы приведем два примера «литературных» вставок. Что же касается сокращений и повествования от третьего лица, то и это не может считаться существенным аргументом в пользу живого общения.
Нет никаких документов о встрече Покровского с Юровским, никаких свидетельств об этой встрече или о соответствующей просьбе Ленина. Текст «Записки» (как будет показано) лжив, местами абсурден, достоверностью живого рассказа отнюдь не дышит, есть некоторые моменты, которые нельзя не считать измышленными. Таким образом, вряд ли этот текст может быть записью «спонтанного, не подготовленного заранее рассказа». Поэтому вероятней всего, что прав Буранов, и автором «Записки» был Покровский. А Юровского вынудили к признанию подлинности документа. Мы и переходим к рассмотрениям, показывающим лживость «Записки» и подчиненную роль Юровского.
Юровский вторит Покровскому
В истории цареубийства есть эпизод, о котором рассказывают разные участники преступления: Царскую семью и приближенных будят среди ночи и заставляют спуститься вниз. Приведем рассказ чекиста Медведева-Кудрина: «Выходим на лестничную площадку второго этажа. Юровский уходит в царские покои, затем возвращается — следом за ним гуськом идут: Николай II (он несёт на руках Алексея, у мальчика несвёртывание крови, он ушиб где-то ногу и не может пока ходить сам), за царём идёт, шурша юбками, затянутая в корсет царица, следом четыре дочери, за девушками идут мужчины… Вслед за процессией следуют по лестнице Павел Медведев, Гриша Никулин, семеро латышей, завершаем шествие мы с Ермаковым». Медведев Павел, арестованный после бегства большевиков из Екатеринбурга, рассказал при допросе: «Часу во втором ночи вышли из своих комнат Царь, Царица, четыре царских дочери, служанка, доктор, повар и лакей. Наследника Царь нёс на руках… Впереди шёл Государь с Наследником, за ним — Царица, дочери и остальные. Сопровождали их Юровский, его помощник (Никулин) и указанные мною два члена Чрезвычайной комиссии (Медведев-Кудрин и Ермаков). Я тоже находился тут». Григорий Никулин называет Юровского, себя, двух Медведевых и Ермакова. То есть, непосредственные участники убийства называют одних и тех же лиц, которые сопровождали ничего не подозревавших узников Ипатьевского дома, а именно: Михаила Медведева-Кудрина, Павла Медведева, Никулина, Ермакова и, естественно, Юровского. В «Записке» же читаем: «Комендант отправился за ними лично, один и свёл их по лестнице в нижнюю комнату». В воспоминаниях 1922 года и в «Стенограмме» Юровским повторено, что он сам, один повел семью вниз. Итак, он говорит заведомую ложь, причем не играющую никакой существенной роли ни в отношении расстрела, ни в отношении сокрытия следов преступления. Зачем? Только чтобы «следовать букве» Покровского. Ей следует и первый том издания «Преступление века».
Не без художества
В «Записке Юровского» есть черты художественного произведения. Ее цель — создать напряжение в вопросе о сокрытии останков и дать разрешение этому напряжению. А именно, в нужную минуту найти выход из трудного положения: похоронить, где застряли. «Озарение» и — (в большевистском смысле) счастливый конец. Но к «озарению» нужно подойти цепью трудностей, создаваемых обстоятельствами и людьми. К примеру, трудность такая (неправдоподобная): по дороге из Ипатьевского дома машина с трупами застревает… между деревьями! А вот пример ненадежности человеческой, из завершительной части «Записки»: «Около 4 ½ утра 19-го машина застряла окончательно, оставалось не доезжая шахт, хоронить или жечь. Последнее обещал взять на себя товарищ, фамилию ком. (комендант) забыл, но он уехал, не выполнив обещания». Что это был за товарищ? как бы он справился (а судя по тексту, должен был), если бы не уехал? — не знает никто, даже Бог, потому что этот товарищ возник только в воображении Покровского.
Существенную роль для «Записки» играет сквозной отрицательный образ Петра Ермакова: он и виноват во многих трудностях, начиная с опоздания (на полтора часа!) машины (грузовика), без готовности которой принять трупы казнь не могла начаться.
Машина не опаздывала
По «Записке», Ермаков должен был пригнать машину для увоза трупов после расстрела в 12 часов. И сам Петр Захарович пишет в своих воспоминаниях: «Прибыл в 10 часов ровно в дом особого назначения, вскоре пришла моя машина, малого типа грузовая». То, что сообщает Ермаков, подтверждает Павел Медведев (будет показано, что показаниям последнего, если они его самого не касаются, можно доверять): «Часов в 12 ночи Юровский разбудил Царскую семью <…> Еще прежде чем Юровский пошел будить Царскую семью, в дом Ипатьева приехали из Чрезвычайной комиссии два члена: один, как оказалось впоследствии, — Петр Ермаков, а другой — неизвестный мне по имени и фамилии, высокого роста, белокурый, с маленькими усиками, лет 25-26». Последним был Михаил Медведев-Кудрин, по его же воспоминаниям.
Мы опускаем разноречивые описания казни Царской семьи. Опускаем также описания начавшегося после казни мародерства —присвоения солдатами царских драгоценностей. И переходим к увозу тел расстрелянных из Ипатьевского дома.
Юровский не поехал с Ермаковым
Приведем фрагмент стр. 269 из 1-го тома «Преступления века», где описывается данный момент:
Спрашивается, как могла сразу же поехать, от Ипатьевского дома, легковая машина с уральским партийным начальством, если (судя по «Записке Юровского») не было известно, куда нужно ехать (читатель вскоре увидит соответствующий отрывок ИЗ). Перечисление отъехавших лиц и замечание в скобках «вероятно, через некоторое время на легковой автомобиль из грузовика пересел также Я.М. Юровский» вызывают недоумение: как мог комендант поехать в кузове с трупами? Почему не сел в легковой автомобиль сразу? Приведенное замечание было сочтено необходимым, видимо, потому, что на стр. 270 первого тома «Преступление века» приводится отрывок из воспоминаний М. Медведева -Кудрина в следующем виде:
Кудрин не пишет, заметим, что Юровский поехал в машине с Ермаковым. А многоточие между строками вмещает в себя весьма многое! И то, что место было известно, и то, что машина Ермакова доехала до шахты беспрепятственно (по «Записке» совсем не так), и то, что Юровский с Голощекиным подъехали, когда трупы были давно уже из машины извлечены, раздеты, и Ермаков с Кудриным начинали сжигать одежду. Приведем отрывок, который выпущен:
«Ермаков садится к шоферу, в кузов залезают несколько человек из охраны с винтовками. Машина трогается с места, выезжает за дощатые ворота внешнего забора, поворачивает направо и по Вознесенскому переулку через спящий город везет останки Романовых за город.
За Верх-Исетском в нескольких верстах от деревни Коптяки машина остановилась на большой поляне, на которой чернели какие-то заросшие ямы. Развели костер, чтобы погреться, — ехавшие в кузове грузовика продрогли. Затем стали по очереди переносить трупы к заброшенной шахте, срывать с них одежду. Ермаков выслал красноармейцев на дорогу, чтобы никого не пропускали из близлежащей деревни. На веревках спустили расстрелянных в ствол шахты — сначала Романовых, затем прислугу. Уже выглянуло солнце, когда стали бросать в костер окровавленную одежду. …Вдруг из одного из дамских лифчиков брызнул алмазный ручеек. Затоптали костер, стали выбирать драгоценности из золы и с земли. Еще в двух лифчиках в подкладке нашли зашитые бриллианты, жемчуг, какие-то цветные драгоценные камни.
На дороге затарахтела машина. Подъехал Юровский с Голощекиным на легковой машине».
Мы видим, что легковой автомобиль прибыл значительно позже грузовика.
Все встает на свои места, если обратиться к показаниям Павла Медведева. Им следует доверять по следующей причине. П.С. Медведеву удалось бежать из Екатеринбурга в Пермь перед входом в город белых войск, но ему не удалось попасть на территорию, занятую красными. По своей неосторожности, он был опознан и арестован. Ясно, о какой предстоящей собственной участи думалось этому человеку (он возглавлял внешнюю охрану Дома особого назначения). Из этого следует с несомненностью, что в своих показаниях, лично его не касавшихся, П. Медведев старался быть точен и правдив. Вот его показания, данные в Перми 12 февраля 1919 г.: «После увоза трупов из дома комендант Юровский приказал позвать команду и вымыть пол в комнате, где был произведен расстрел, а также замыть кровь в ограде, на парадном крыльце двора и где стоял автомобиль, что и было исполнено тогда людьми, состоящими на охране. Когда это все было сделано, Юровский ушел из двора в канцелярию при доме, а он, Медведев, удалился в дом Попова, где было помещение для караульных, и до утра из помещения не выходил». То же было сказано Медведевым следователю Сергееву 21 февраля 1919 г. Примечательно то, что отрывки из показаний П.С. Медведева привлекаются, но только в том виде, чтобы не войти в противоречие с изложением.
Юровский знал место. Машина не застревала
А изложение событий в ИЗ носит, как мог уже заметить читатель, весьма своеобразный характер: особым шрифтом, коричневым, дается последовательность происходившего, в каковое повествование постоянно включаются разнообразные свидетельства, не всегда достаточно внятные и оставляющие довольно странное впечатление, будто читатель должен заняться самостоятельным удостоверением в их уместности и сопоставимости. Кроме этого, от читателя предполагается нерассуждающее доверие к изложению, будто он не может заметить избирательного характера привлекаемых материалов, замалчивания невыгодных для изложения фактов, а также противоречий даже внутри «коричневого текста»! Приведем целиком страницу 287:
Спрашивается: откуда Юровский давал приказания «когда уже светало»? Из легкового автомобиля? Или из кузова с трупами? А где в это время был автомобиль с Голощекиным? В соответствии с содержанием «Записки» (во всех ее вариантах) уделяется очень много внимания встрече с «табором» недовольных ненавистников царя (что его привезли уже мертвым, тут очевидна «художественность» текста), застреванию машины, перекладыванию трупов на пролетки и подчеркиванию того, что место шахты, предназначенной для сокрытия трупов, не было заранее известно Ермакову — все та же тема негативного образа Ермакова и все то же нагнетание напряженности. Сейчас мы покажем, что Юровский место знал, а машина не застревала, но прежде обратим внимание читателя на нижнюю часть страницы, где говорится, что некий Масленников «слышал, как проезжал обоз». И мы тут же обнаруживаем, каково в действительности свидетельство Масленникова: «слыхать, как будто по дороге кто-то гонял, а кто и чего не знаю». Вообще следует сказать, что ИЗ перегружено малосодержательными показаниями крестьян (например, о задержках красноармейцами), текст для восприятия труден и оставляет самое сырое впечатление!
Горный техник И.А. Фесенко по заданию Верх-Исетского завода занимался разведкой местонахождения руд в урочище Четырех Братьев. Ради собственного развлечения, он сделал на одной из берез надпись химическим карандашом: «11 июля 1918 г. горный техник Фесенко». Позже эта береза со следами копоти будет обнаружена белым следствием, и надпись будет внесена в описание места следователем Н.А. Соколовым. Не точно в этот день, может, вскоре, после него, но до 17 июля Фесенко с рабочими встретили ехавших верхом Юровского и с ним двух людей. Юровского Фесенко знал в качестве «известного в городе человека». Рабочие опознали одного из спутников комиссара — П.З. Ермакова. Чекист спросил инженера, чем тот занимается в этом месте. Техник ответил: разведкой руд. Тогда Юровский спросил, можно ли будет проехать по дороге на Коптяки на грузовике, уточнив, что нужно будет провезти 500 пудов хлеба (т.е. 8190 кг). Фесенко ответил, что проехать можно, т.к. дорога хорошая (П.В. Мультатули. «Убийство Царской семьи» М., 2016, стр.78). Другой свидетель, крестьянин деревни Коптяки М.А. Волокитин, также видел в те дни Юровского в тех местах (Там же, стр. 76). Примечательно, что на стр. 383 ИЗ приводится свидетельство Фесенко о встрече с Юровским (без видимой связи с изложением). Вместе с тем, ИЗ предлагает, «не моргнув глазом» и вслед за «Запиской Юровского», считать, что комендант до 17 июля не был на Ганиной Яме.
А то, что машина доехала до шахты, следует не только из воспоминаний Михаила-Кудрина, но также из показаний Н.А. Соколову крестьянина из деревни Коптяки Михаила Бабинова: «Автомобиль пришел сюда, где «Открытая» шахта, по дорожке и тут на лужайке против шахты заворачивался назад. Вот на этом завороте я и видал его след. След имел рубчики от шин автомобиля. Больше никуда от этого места следы экипажей не шли». (Л.А. Лыкова. Следствие по делу об убийстве российской императорской семьи». М. 2007, стр.127).
Удивительно, но свидетельство Михаила Бабинова приводится в тексте первого тома! — вместе с другими свидетельствами, что машина до шахты доехала! В то же время коричневым по белому на стр. 284 в книге написано:
Мы еще встретимся с удивительными (по необъяснимости и «неморганию глазом») цитатами из ИЗ.
Чем были заняты преступники 17-18 июля 1918 г.?
По версии Покровского-Юровского, в течение полутора суток в урочище Четырех Братьев не происходило ничего, кроме следующих действий большевиков-похоронщиков: 1) раздевание трупов; 2) извлечение драгоценностей из одежды; 3) сжигание одежды; 4) помещение трупов в шахту; 5) извлечение трупов из шахты; 5) создание ямы для закапывания части трупов; 7) реставрация участка земли до прежнего (без ямы) состояния. В книге Ю.А. Григорьева «Последний Император России. Тайна гибели» (М.: АСТ.2009, СПб. 2018) произведен убедительный подсчет времени, ушедшего на указанные действия — 36 часов никоим образом не наберется.
Получается весьма несуразная картина. Белые (чехи) наступают, сокрытие содеянного — дело особой революционной важности, а выполнение его не складывается, и драгоценное время уходит! Так, 17 июля, по «Записке», уже после собирания драгоценностей, сжигания одежды и помещения трупов в шахту, Юровский уехал с Ганиной Ямы в 11 утра (по «Стенограмме» в два часа дня), а вернулся глубокой ночью. Спрашивается, что же делали похоронщики в течение всего дня 17 июля кроме того, что отгоняли от себя комаров и ходили в деревню Коптяки попить молока? Тот же вопрос к 18-му июля. Помещение трупов в шахту, вытаскивание их из шахты, занятие ямой (сейчас скажем об этом) и остальные действия не могли занять много часов, тем более, что ни первого, ни второго, ни третьего не происходило.
Вопрос о шахте представляет интерес: во многих свидетельствах говорится о погружении тел расстрелянных в шахту № 7, в то время, как Ю.А. Григорьев в упомянутой книге показал: тел в шахте не было. (Во втором, петербургском, издании, см. на стр. 211 главу «Спускали ли трупы в шахту»). Возможно, как считает М. Князев, речь шла о другой шахте, мы не можем в это углубляться.
Рассказ о выкапывании ямы приведем по «Стенограмме»: «Приехали мы поздно ночью, шли работы по извлечению трупов. Я решил несколько трупов похоронить на дороге. Приступили копать яму. Она к рассвету почти была готова, ко мне подошел один товарищ и заявил мне, что, несмотря на запрет никого близко не подпускать, откуда-то явился человек, знакомый Ермакова, которого он допустил на расстояние, с которого было видно, что тут что-то роют, т.к. лежали кучи глины».
Здесь, не единственный раз, мы встречаемся с одним из абсурдов версии Покровского-Юровского. В «Записке» указанный запрет описан жестко: «Чтобы изолировать шахту на время операции, объявили в деревне Коптяки, что в лесу скрываются чехи, лес будут обыскивать, чтобы никто из деревни не выезжал ни под каким видом. Было приказано если кто ворвётся в район оцепления, расстреливать на месте». Почему же «знакомый Ермакова» проник через оцепление? Почему его не расстреляли? Это для чекистов было значительно проще, чем бросать трудоемкое и почти законченное дело. В «Стенограмме» читаем: «Так был провален и этот план. Яму решено было реставрировать». Там же: «Дождавшись вечера, мы погрузились на телегу», и далее, до создания могильника. В «Записке» иначе: «Решено было везти трупы на глубокие шахты. Так как телеги оказались непрочными, разваливались, ком. отправился в город за машинами (грузовик и две легковые, одна для чекистов). Смогли отправиться в путь только в 9 час. вечера». «Глубокие шахты», как и «9 вечера» суть измышления Покровского — вот выделенные фразы и являются вставками в рукописном варианте. Ибо глубокие шахты находились у Московского тракта (Юровский якобы побывал там днем 17 июля), и попасть к ним с Коптяковской дороги можно было, лишь проехав через город. А трогаться в путь в 9 часов вечера означало слишком долгое время в пути — как вскоре убедится читатель.
Так или иначе, но и целый день 17 июля, и целый день 18 июля, по версии Покровского-Юровского, похоронщики провели в ожидании и только.
Однако следствием Н.А. Соколова был обнаружен на Ганиной Яме след какой-то деятельности находившихся там людей: истоптанность травы возле шахты и протоптанность тропинок к кострам. Об этом есть и документально зафиксированное свидетельство — уже упоминавшиеся нами показания крестьянина из деревни Коптяки Михаила Бабинова, отрывок их которых теперь мы приведем более развернуто: «Автомобиль пришел сюда, где «Открытая» шахта, по дорожке и тут на лужайке против шахты заворачивался назад. Вот на этом завороте я и видал его след. След имел рубчики от шин автомобиля. Больше никуда от этого места следы экипажей не шли. Была проторена тропа пешая к старой березе, где и оказался один из костров. Была легкая пешая тропа к Ганиной яме. Была истолочена трава на самой лужайке против шахты (выделено мною – А.М.)» (Л.А. Лыкова. Следствие по делу об убийстве российской императорской семьи». М. 2007, стр.127). «Истолоченность травы» может означать только одно: долговременное вытаптывание. Откуда оно взялось? Если предположить, что на большом костре возле шахты сжигали тела, объяснение появляется: костер нужно было поддерживать. Заметим, что в ИЗ «истолоченность травы» не упоминается вовсе.
Юровский о панцире из драгоценностей и его проговорка.
Цель настоящей статьи — показать несуразность «Записки Юровского» и соответствующую несуразность исторического заключения СК. Мы не станем поэтому вдаваться в обоснование выводов Н.А. Соколова, отсылая читателя к работе Ю.А. Григорьева «Тела сожгли на Ганиной Яме». Но, как ни странно, в одной из версий «Записки» мелькает подтверждение факта сожжения тел.
Обратимся к рассказу цареубийцы (по «Стенограмме») о драгоценностях, обнаруженных преступниками на телах казненных: «На дочерях же были лифы, так хорошо сделаны из сплошных бриллиантовых и других ценных камней, представлявших из себя не только вместилища для ценностей, но вместе с тем и защитные панцири. Вот почему ни пули, ни штык не давали результатов при стрельбе и ударах штыка. В этих их предсмертных муках, кстати сказать, кроме их самих, никто не повинен. Ценностей этих оказалось всего около полпуда. Жадность была так велика, что на Александре Федоровне, между прочим, был просто огромный кусок круглой золотой проволоки, загнутой в виде браслета, весом около фунта. Ценности все были тут же выпороты, чтобы не таскать с собой окровавленное тряпье. Те части ценностей, которые белые при раскопках обнаружили, относились несомненно, к зашитым отдельно вещам и при сжигании остались в золе костров. Несколько бриллиантов мне на следующий день передали товарищи, нашедшие их там. Как они не досмотрели за другими остатками ценностей. Времени у них для этого было достаточно. Вероятнее всего, просто не догадались». Тут стоит вспомнить о жемчужной сережке Государыни, найденной на Ганиной Яме — она не была ведь зашита.
Приведен фрагмент стр. 365 ИЗ. Спрашивается: как же попала «вторая серьга» в кострище, а первая в большой колодец шахты?
Нельзя не сказать насчет «панцырей из драгоценностей» — в упомянутой книге Ю.А. Григорьева «Последний император России. Тайна гибели» убедительно показана лживость (не говоря уж о гнусности) соответствующих утверждений Юровского. Отметим фразу: «Несколько бриллиантов мне на следующий день передали товарищи, нашедшие их там». Возникает законный вопрос: а почему они стали копаться в пепле? Тем не менее, в этой фразе, относящейся к 1934 г., у Юровского нет грубой ошибки, допущенной в воспоминаниях 1922 г., где передана прямая речь красноармейца, принесшего Юровскому большой бриллиант и сказавшего: «Вот возьмите, я нашёл его там, где сжигали трупы». Проговорился чекист.
Нам, так сказать, «не привыкать» и мы не удивимся, обнаружив, что в ИЗ на стр. 429, без связи с повествованием, приводится фраза красноармейца:
А ехать было — шесть километров
Итак, «смогли отправиться в путь только в 9 час. вечера». Несколько раз машина застревала, наконец, «окончательно застряла» в половине пятого утра. Так по «Записке» Покровского. По воспоминаниям Юровского 1922 года «провозились (с вытаскиванием машины) до 4 утра». По «Стенограмме» точное время отъезда не указано, и начало захоронения отнесено к полуночи. Такая редакция объясняется тем, что к 1934 году чекистам могли быть известны показания Н.А. Соколову Василия Лобухина, сына путевого сторожа, согласно которым грузовой автомобиль застрял недалеко от переезда № 184 «около 12 ночи». По «Стенограмме», с учетом нескольких застреваний, картина передвижения от Ганиной Ясы до Поросенкова Лога может считаться правдоподобной. Ехать-то было — только шесть километров! Но по исходной «Записке» и по воспоминаниям Юровского 1922 года преодоление шести километров за семь с половиной часов, пусть даже с несколькими застреваниями, обнаруживает несуразность, преодолимую только большими натяжками.
О сожжении двух тел у Поросенкова лога
Отрицание вывода Н.А. Соколова о сожжении тел расстрелянных на Ганиной Яме в течение 36 часов и признание возможности сжечь два тела у Поросенкова лога за 2 часа (по «Записке») или максимум за 6 часов (по «Стенограмме») — противоречие, на которое давно уже было указано и которое остается одним из наиболее заметных противоречий версии Покровского-Юровского. Приведем эпизод из круглого стола «Останки или святые мощи?», прошедшего весной 2008 года, где с официальной стороны присутствовали В.Н. Соловьев и С.В. Мироненко, а одним из их оппонентов был С.А. Беляев. Целый ряд вопросов Беляев заканчивает следующим образом:
«И последнее, согласно официального документа, который был представлен в комиссию за подписью главного судмедэксперта России, на сжигание тела в условиях интенсивного горения при условии поливания керосином или бензином нужно от 24 до 48 часов. Они провели следственный эксперимент по сжиганию тел. Как могли сжечь два тела за полтора часа максимум?!
Мироненко С.В.: А почему вы решили, что сожгли эти тела? У Юровского этого нет (sic!). Зачем они начали закапывать эти тела? Да потому что убедились, что их нельзя сжечь, т.е. их пытались сжечь, но не сожгли».
Ответ С.В. Мироненко, поражающий своей несообразностью, вполне объясним: парировать надо, а ответить нечего. Впрочем, утверждение С.А. Беляева подлежит уточнению. Летом и осенью текущего года стараниями Российского Просветительского фонда имени Василия Великого были проведены судебно-медицинские эксперименты по сожжению разделанных туш кабанов и бычков. Эксперимент № 1 показал, что время горения на костре (с использованием бензина) разделанной туши весом 75 кг составило 3 часа 45 минут, без учета времени на подготовку костра. Если же учесть, что тел было два, что требовалось время на их расчленение и на подготовку костра, то лишь максимального временного промежутка (6 часов по «Стенограмме») формально могло бы хватить. Заметим, однако, что в данном случае речь шла не о запланированном эксперименте, а об осуществлении спонтанно возникшего замысла, и выразим большое сомнение в его осуществлении. Наконец, в находке 2007 года (якобы останков Великой Княжны и Цесаревича) содержалось не более 150 г обгоревших костей, а после сжигания одной разделанной туши кабана осталось 500 г. костей.
Следует также сказать, что материал о сожжении тел у Поросенкова лога подается в ИЗ обычным образом, как и во всех других случаях: с привлечением разных свидетельств (точнее, подходящих отрывков), без какого-либо критического сопоставления и с полным доверием к главному действующему лицу, Якову Михайловичу Юровскому. Свидетельства внедряются в связный текст. На стр. 482-483 мы читаем написанное коричневым по белому:
«В течение нескольких часов», — здесь утаивается малое их количество. Никак не обосновывается возможность сжигания, лишь используется фраза «Останки обгорали быстро» — она взята из воспоминаний Юровского 1922 года. Полное доверие.
О показаниях Исайя Родзинского
Исай Иделевич Родзинский (1897-1987) в 1918 году был молодым уральским чекистом, не участвовавшим в расстреле Царской семьи, но принимавшим самое активное участие в сокрытии следов злодеяния. От него осталось такое свидетельство: аудиозапись беседы с ним в Радиокомитете СССР проведенной 15 мая 1964 г, по поручению ЦК КПСС и занимающей три с половиной часа. Существуют публикации записи этой беседы — в книге В.В. Алексеева «Гибель Царской семьи. Мифы и реальность» (Екб 1993), в книге Ю.А. Жука «Исповедь цареубийц» (М. 2008). а также в журнале «Вестник Екатеринбургской духовной семинарии» (№34, 2021). Свидетельство Родзинского отличает удивительная абсурдность, усугубляемая живым, непосредственным характером рассказчика, который, к примеру, нередко похохатывает в неподходящих для веселья местах.
Предъявим абсурдность. С одной стороны, (очевидно, по указанию сверху) Родзинский придерживается версии Юровского: машина застряла, и там, где застряла, решили захоронить. С другой стороны, говоря о сожжении тел, Исай Иделевич: 1) говорит о нескольких, более двух, сожженных; 2) настаивает на сожжении тела Царя; 3) говорит о долговременном сожжении, занявшем значительно более двух часов и завершенном к ночи.
Приведем свидетельство Родзинского, начиная с того момента, когда было принято решение о захоронении: «Ну, тут часть разложили этих самых голубчиков и начали заливать серной кислотой, обезобразили все, а потом все это в трясину. Неподалеку была железная дорога. Мы привезли гнилых шпал <…> Разложили этих шпал в виде мостика такого заброшенного через трясину, а остальных на некотором расстоянии стали сжигать. Но вот, помню, Николай сожжен был, был этот самый Боткин, я сейчас не могу вам точно сказать. Вот уже память. Сколько мы сожгли, то ли четырех, то ли пять, то ли шесть человек сожгли. Кого, это уже точно я не помню. Вот Николая точно помню, Боткина и, по-моему, Алексея. Ну, вообще должен вам сказать, человечина, ой, когда горит, запахи вообще страшные. Боткин жирный был. Долго жгли их, поливали и жгли керосином там, что-то еще такое сильно действующее, дерево тут подкладывали. Ну долго возились с этим делом. Я даже, вот, пока горели, съездил, доложился в город и потом уже приехал. Уже ночью было, приехал на легковой машине, которая принадлежала Берзину. Вот так, собственно говоря, захоронили» (Алексеев. Упом. соч., стр. 137).
То есть, как это ночью приехал? По Юровскому, они никак не могли весь день провести в 200 метрах от переезда; да и машина точно вернулась в Екатеринбург рано утром 19-го! Какое же тут может быть объяснение? Понятно, что только одно: насчет версии с захоронением под «мостиком» Родзинский попросту врет, выполняя партийное задание, но рассказывает правдиво о сжигании тел на Ганиной Яме в предыдущие дни: как раз и в город он мог бы с возвращением съездить. Сама отвратительная живость его рассказа говорит в пользу его достоверности: восхищение тем, как хорошо был сложен Николай, запахи: «человечина, ой, когда горит», «Боткин жирный был» — все это оставило у чекиста неизгладимые впечатления.
Полностью игнорируя все имеющие место несуразности, ИЗ запросто считает Родзинского «своим» свидетелем. При этом отрывки из показаний последнего приводятся как служащие тому подтверждением, хотя в действительности — противоречащие. Вот стр. 485 со словами Родзинского о сожжении тела Императора и с фотографией машинописной записи этой части беседы:
Впечатление издевательства, иначе не скажешь. Обратите внимание на примечание, объясняющее будто бы, почему Родзинский «не может назвать точное число сожженных тел». Игнорируются при этом и очевидное присутствие чекиста при сожжении, и вопрос о сожжении тела Императора, и то, что вернулся Родзинский из города к ночи. Вот фрагмент стр. 486 с ответом Исайи Иделевича М.М. Медведеву:
Здесь мы встречаем единственное место в ИЗ, в котором говорится о сожжении тела Великой Княжны Марии Николаевны. Ссылка № 64 относится к упоминаемой нами записи беседы 15 мая 1964 г., указан лист в архивном хранении. В публикации Ю.А. Жука, претендующей на полноту, последней фразы (непонятно, от какого лица исходящей) не имеется.
Многие лица упоминали Родзинского как активного участника сокрытия следов цареубийства. Вот и Григорий Никулин в своих показаниях 1964 года говорит: «Ну дальше (после снятия драгоценностей с трупов — А.М.), как уж с ними происходило, это я не скажу. Пусть Исай Ильич рассказывает» (Ю.А. Жук. Исповедь цареубийц. М.2008, стр. 214). Далее Никулин сообщает о прибытии Юровского в Ипатьевский дом и участии в промывке драгоценностей от крови. Мы обращаемся еще к одному (и весьма существенному) недоразумению в ИЗ.
Вечером 18 июля Юровский был в Ипатьевском доме
Приведем стр. 368:
Обратите внимание на примечание № 366, требующее комментариев. Прежде всего, если считать, что Юровский уехал с Ганиной Ямы в 14 часов, то А.А. Якимов свидетельствует, что 17-го июля его в Ипатьевском доме не было. Но даже если он уехал в 10-11 утра, по «Записке», то должен был мчаться в дом Ипатьева, чтоб успеть принять участие в отмывании драгоценностей от крови и покинуть дом до заступления Якимова на пост. Так или иначе, недоверие к показанию Г.П. Никулина есть лишь интерес в соблюдении версии Юровского. Человек не может сказать «только во второй половине дня», имея в виду его первую половину. К тому же Никулин, очевидно, говорит о 18 июля. По «Записке», Юровский в это время должен был заниматься добыванием транспорта для перевозки трупов в более надежное место. Мог ли он, закончив с друзьями отмывание драгоценностей, приняться за добывание транспорта? Формально, да. Но если бы и вправду был обеспокоен указанной проблемой, не стал бы, конечно, заниматься столь «мирным», требующим сосредоточения, делом. Показания Никулина —серьезное свидетельство того, что никакого захоронения на Поросенковом логу в ночь с 18 на 19 июля 1918 года не было.
Захоронения не было
В «Записке» читаем: «Часам к 7 утра яма, аршина в 2 ½ глубины, 3 ½ в квадрате, была готова. Трупы сложили в яму, облив лица и вообще всё серной кислотой, как для неузнаваемости, так и для того, чтобы предотвратить смрад от разложения (яма была не глубока)».
В своей книге «Последний император России» Ю.А. Григорьев производит несложные и убедительные вычисления, по которым на работу по созданию ямы, описанной в «Записке», 1,7 м глубины и размером 2,5 кв.м., требуется не более 3 часов. Ю.А. Григорьев пишет: «На копку ямы, переноску шпал и захоронение трупов по указанной Юровским схеме требовалось не менее 4,5 часов» (Указ соч. стр. 234). Но допустим, мы держимся варианта «Стенограммы», и яма создавалась, начиная с полуночи или с двух часов ночи (если машину пытались вызволить в течение двух часов) в течение достаточно продолжительного времени. Есть, однако, простое соображение, по которому захоронение девяти трупов в этой яме было все-таки невозможно: если бы это были не чьи-то подброшенные кости, а реальные человеческие тела, они просто не поместились бы по высоте, указанной (1,7 м) глубины не хватило бы, и трупы выпирали бы – см. упомянутую книгу Ю.А. Григорьева, таковы и замечания С.А. Беляева на упоминавшемся «Круглом столе».
Примечательно, что сам же Юровский (в «Стенограмме») говорит о возможном свидетеле их действий в Поросенковом Логе: «…мы приближались уже к полуночи, тогда я решил, что надо хоронить где-то тут, т.к. нас в этот поздний час никто здесь видеть не мог, единственно кто мог видеть нескольких человек — это был железнодорожный сторож разъезда», и вопрос о ненужном свидетеле тут же почему-то растворяется у Юровского в воздухе. Крестьянина, знакомого Ермакова, они испугались, а железнодорожного сторожа — нет. Опять же и его, «единственного», можно было расстрелять, но не расстреляли, и точно, что не в силу человеколюбия. А он был (точнее, был бы) не единственным ненужным свидетелем!
Путевым сторожем, жившим с семьей у переезда № 184, был Яков Иванович Лобухин. И он, и сын его Василий, давали показания следователю Н.А. Соколову в июле 1919 г., посвященные тому, чему они были свидетелями 17-19 июля 1918 г. (Н. Росс. Гибель Царской Семьи. Посев. 1987, стр. 394-396). По показаниям Василия Яковлевича, вечером 18 июля у железнодорожной будки собрались три подводы дачников, которых не пропустили проехать в деревню Коптяки. «Они у нас пили чай, — рассказывал В.Я. Лобухин, — и ждали, когда можно будет проехать в Коптяки». Пришлось им и заночевать на этом месте. Таким образом, к ночи с 18 на 19 июля у переезда № 184 собралось не менее десяти человек. По меткому замечанию А.М. Верховского, «они все это время пребывали в томительном ожидании и праздности, стало быть, они ничем не отвлекались от наблюдения за всем, что происходит вокруг» и непременно должны были бы заметить то, что сочинялось Покровским и повторялось Юровским. Правда, ночь наступила, и, как говорил Я. Лобухин Соколову, «все спать полегли», но всем поместиться у сторожа было невозможно, кому-то пришлось и на воздухе ночевать. Никто ничего особенного не заметил. По рассказу Я. Лобухина, вечером 18-го июля грузовой автомобиль «прошел через переезд и пошел прямо через лог, а не времянкой, как шли все остальные». Далее: «Этот автомобиль в логу и засел в топком месте». От застрявших к колодцу сторожа приезжали двое с бочкой за водой, на «коробке» (разновидность телеги), их сторож видел, но не заметил, как стащили тогда тес у него из его «городьбы» (изгороди) — для создания мостика из этого теса и шпал, очевидно, ради того, чтоб машине выехать. Утром Я. Лобухин тес вернул на место. Никаких следов деятельности (выброшенной земли, кострища) он не заметил, сказал только: «Там одни шпалы остались».
Заключение
В 1990-е годы не раз ставился вопрос о необходимости исторической экспертизы «Записки Юровского». Она никогда не проводилась, поскольку «Записка» ее не может выдержать, как показывают приведенные выше рассмотрения. Это, однако, всего лишь убежденность автора настоящей статьи. Как бы то ни было, но представляется очевидным, что без исторической экспертизы «Записки» доверять Юровскому-Покровскому нет никаких оснований.