Среди скорбей, среди невзгод,
Всегда я помню мой народ;
Не тот народ, что ближним мстит,
Громит, кощунствует, хулит,
Сквернит святыни, нагло лжет,
Льет кровь, насилует и жжет,
Но тот народ — святой народ,
Что крест безропотно несет,
В душе печаль свою таит,
Скорбит, страдает и молчит,
Народ, которого уста
Взывают к милости Христа
И шепчут с крестного пути:
«Помилуй, Господи, прости!..»
1937 г.
Наше Царство
В мире скорбны будете, но дерзайте!
Слова Спасителя
Наше Царство теперь
Не от мира сего.
У нас отнято все,
У нас нет ничего.
Нет ни пяди земли,
Нет роскошных палат,
Нет богатств родовых,
Услаждавших наш взгляд,
Все повержено в прах,
Все затоптано в грязь,
И порвалась на век
С жизнью прошлою связь.
Разлетелись, как дым,
Идеалов мечты,
Нет стремлений былых,
Нет былой красоты.
По насмешке шальной
Беспощадной судьбы —
Мы невольники бед,
Лиходеев рабы.
И в изгнаньи томясь,
Под жестоким крестом,
В край нездешний идем
Мы во след за Христом.
г Ницца, 1946 г
Грядущее
Гляжу спокойно в даль веков,
Без сожаленья и боязни —
Что для меня мятеж рабов,
Насилья, стоны, кровь и казни,
Ничто не ново под луной —
Гроза пройдет, покой настанет,
И над смирившейся волной
Сиягь, как прежде, солнце станет.
Всему свой срок, своя пора,
Пургу зимы весна сменяет,
И сплав льдяного серебра
Улыбкой знойной расплавляет…
Ударит час — родной слепец
От красных бельм своих прозреет,
И все постигнет наконец,
И козни вражии рассеет.
Крестом саженным осенясь,
Спокойно,вдумчиво и кротко,
Он с правдой установит связь,
И истину запишет четко.
К Европе подлой став спиной,
И углубясь во мглу преданий,
Он вынет гордо быт родной
Из погребов воспоминаний.
Пройдя сквозь грозный строй невзгод
И раскусив нутром обманы,
Начнет зализывать народ
Свои дымящиеся раны.
Он вспомнит набожных Царей,
Их правду, милость и смиренье,
И проклянет поводырей
Богопротивного движенья.
Пройдет неистовый угар,
И жажда зверств и дикой воли,
И то, что буйный сжег пожар,
Отстроит горб покорной голи.
Опять возьмется Божий люд
За ржавый заступ и лопату,
Проснутся знанья, долг и труд,
И брат протянет руку брату.
И будет мир, и будет лад,
Хлеба оденут гладь пустыни,
И чернь найдет зарытый клад
В обломках попранной святыни…
Гляжу спокойно в даль веков,
Без опасений и без страха —
И зрю Россию без оков
В державной шапке Мономаха.
Старый Футог (Сербия) 1927 г.
Виденье Дивеевской старицы
Зима лихолетий 1917 года
Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе;
Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.
Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом;
Бор вековой позабылся таинственным сном,
В сизом тумане над белой поляной одна
Робко, как призрак скользит золотая луна;
Блещет огнями на рыхлых алмазных снегах,
Ярко играя на скитских червонных крестах
Мирно обтель в сугробах навеянных спит,
Только вдали огонек одинокий блесчит.
В келье сосновой, окутанной трепетной мглой,
Жарко лампада гори! пред Иконой Святой.
Пламя, мерцая, то гаснет, то, вспыхнув, дрожит;
Старица Ксенья на Образ с любовью глядит.
Катятся слезы из стареньких, слепеньких глаз;
Шепчут уста: «О, Господь, заступись Ты за нас!
Гибнет Россия; крамола по царству растет;
Мучит нечистый простой православный народ.
Кровь обагрила родные леса и поля,
Плачет и стонет кормилица наша земля.
Сжалься, Спаситель, над темной безумной страной:
Души смири, распаленные долгой войной,
Русь Православная гибнет, на радость врагам;
Сжалься, Господь, не карай нас по нашим грехам.
Боже великий, создавший и твердь и моря,
К нам снизойди и верни нам родного Царя!..»
Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе;
Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.
Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом;
Бор вековой позабылся таинственным сном.
Жарко лампада горит пред Иконой Святой;
Старица смотрит — и видит Христа пред собой:
Скорбные очи с любовью глядят на нее,
Словно хотят успокоить, утешить ее.
Нежно сказать: «Не печалься, убогая дщерь,
Духом не падай, надейся, молися и верь».
Робко лампада, мерцая, во мраке, горит;
Старица скорбно во мглу, в безнадежность глядит.
Смотрит — и видит, молитву честную творя,
Рядом с Христом Самого Страстотерпца Царя.
Лик Его скорбен, печаль на державном Лице;
Вместо короны стоит Он в терновом венце;
Капли кровавые тихо спадают с чела;,
Дума глубокая в складках бровей залегла.
Смотрит отшельница, смотрит, и чудится ей —
В Облик единый сливаются в бездне теней
Образ Господень и Образ Страдальца-Царя…
Молится Ксенья, смиренною верой горя:
«Боже великий, единый, безгрешный, святой,
Сущность виденья рабе бесталанной открой;
Ум просветли, чтоб могла я душою понять
Воли Твоей недоступную мне благодать!»…
Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе;
Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.
Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом;
Бор вековой позабылся таинственным сном.
Жарко лампада пред образом Спаса горит;
Старица Ксенья во мглу, в беспредельность глядит.
Видит она — лучезарный, нездешний чертог;
В храмине стол установлен, стоит поперек;
Яства и чаши для званых рядами стоят;
Вместе с Иисусом Двенадцать за брашной сидят,
И за столом, ближе всех, одесную Его
Видит она Николая, Царя своего.
Кроток и светел Его торжествующий Лик,
Будто Он счастье желанное сердцем постиг,
Будто открылись Его светозарным очам
Тайны, незримые нашим греховным глазам.
Блещет в алмазах Его драгоценный венец;
С плеч ниспадает порфиры червленый багрец;
Светел, как солнце, державный, ликующий взор;
Ясен, безбрежен, как неба лазурный простор.
Падают слезы из стареньких, слепеньких глаз:
«Батюшка Царь, помолись Ты, Кормилец, за нас!»
Шепчет старушка, и тихо разверзлись уста;
Слышится слово, Заветное слово Христа:
«Дщерь, не печалься; Царя твоего возлюбя,
Первым поставлю я в Царстве Святых у Себя!»
Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе;
Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.
Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом;
Бор вековой позабылся таинственным сном.
Старый Футог,
25 ноября 1922 г
Описанное мною выше видение Дивеевской старицы было мне передано моим родственником Арцыбушевым в г. Ельце в декабре 1917 г , куда он приехал прямо из Сарова, где он служил 6 декабря молебен о здравии Государя Императора и где он лично виделся и говорил с старицей
